Мое знакомство с подсадной уткой состоялось при весьма любопытных обстоятельствах. Еще осенью мой товарищ по охоте и заводчик уток А.Д. Антонов обещал пригласить меня на весеннюю охоту и показать работу тульской подсадной утки.   

   От природы мне свойственна тщательная проработка новых для меня начинаний. Так, например, обзаведению гладкошерстым фокстерьером или пчелами предшествовало годичное изучение всевозможной литературы и «натурное» изучение вопроса у ведущего тульского заводчика, судьи Всероссийской категории, почетного члена Росохотрыболовсоюза С.В. Пушкина и ныне покойного пчеловода «дяди Жоры» (к сожалению, память не сохранила его фамилии), водившего пчел более 60-лет (!), правда, с перерывом на войну, где он отважно сражался.
    Не нарушил эту традицию я и сейчас. Обзаведясь книгами классиков В.В. Рябова и Я.С. Русанова и публикациями современного знатока подсадных уток С. Ю. Фокина, я провел много приятных часов «погружения» в изучаемый предмет. Мне стали известны всевозможные способы маскировки и устройства скрадков, места их размещения, порядок устройства амбразур для стрельбы, подготовки – вызаривания уток и побуждения их к отдаче голоса.
    Наконец пришла пора охоты с подсадной. Раздался долгожданный телефонный звонок с приглашением на охоту. 
    В тот год охотничья неделя в апреле выдалась солнечной, теплой и сухой. До места на болотах мы добрались к вечеру без приключений, проехав на «Шеви-Ниве» по просохшим грядам заброшенных осушительных каналов. Каково же было мое удивление, когда по приезде на место мы увидели выжженную пустыню. Днем неизвестные варвары пустили пал, превративший дом и родину многих живых существ в безжизненное пепелище. Это и без того нерадостное зрелище особенно горестно наблюдать весной при первых признаках пробуждения новой жизни. Сразу всплывают в памяти кадры военных кинолент и «сожженные русские хаты».
    Солнце стремилось к закату, перемещаться на другое место было поздно, да и вера Александра Антонова в рабочие качества своих подсадных заставила нас остаться. Правда, вера эта показалась мне более чем оптимистичной, почти на грани бахвальства. Мы стояли среди чистого пепельно-черного поля около лужи 10х10 метров, рядом со сверкавшей на солнце золотисто-бежевой машиной. Какая тут может быть охота? Какая маскировка?! Мы торчали не просто как два тополя на застроенной домами Плющихе, мы, как два телеграфных столба в степи, довлели над окружающим пейзажем. 
    Ну да делать нечего, стали обустраиваться. Отогнав машину метров на 70 к «тени» жидкого одинокого куста ивы, мы срезали две большие, метра по полтора палки. Связав их дугой, поставили над еще не сровнявшейся с советских времен тракторной бороздой метрах в 20 от лужи и накрыли куском маскировочной сети. Пока я заканчивал этот импровизированный скрадок, Саша высадил матерую утку-старку на лужу глубиной по колено, а двух других молодых уточек разнес на 20–30 метров в стороны и закрепил в лужицах размером с таз. Других луж из-за малоснежья зимы и сухости весны просто не было. Молодых уточек взяли для испытания их манных качеств. Кое-как разместившись в скрадке, приготовились ждать.
    Поплавав, почистив перышки, старка начала «работать», едва диск солнца коснулся горизонта. Почти сразу к ней присоединилась правая, а минут через 5 и левая утка. И что это была за работа! Тогда еще я не разбирался в голосовых качествах тульских подсадных уток, но страсть, любовный призыв и томление просто разлились в прозрачном весеннем воздухе. Этому трио вторил отдаленный хор тетеревов, доносившийся от заречного леса. Как два древнеримских патриция, наслаждавшихся пением весталок в храме Венеры, мы замерли от этих божественных звуков. Почувствовать себя патрициями мешало только согбенное положение тела в тесноте скрадка, но утешало то, что мы отбивали свои «поклоны» величию и красоте родной природы! 
    Но вернемся к теме. Не прошло и пяти минут совместной работы уток, как началось… Казалось, все селезни округи, побросав своих подруг, устремились на наших подсадных. Лёт селезней продолжался дотемна. В сумерках мы насчитали их более тридцати. Были тут и по-весеннему яркие «мачо»-крякаши, и элегантные свиязи, и беспокойные чирки, и головастые нырочки. Еще засветло часть селезней настороженно относились к нашему убежищу, но неудержимый зов «тульских сирен» был сильнее страха.
    Отстреляв «норму» того года (по 3 селезня на брата) всего за тридцать минут, остальное время мы просто слушали «песнь» любви и периодически выскакивали из скрадка, чтобы отпугнуть не в меру любвеобильных селезней, то и дело пытавшихся подпортить дикими генами трехсотлетнюю работу заводчиков тульских подсадных уток. 
    Мой скепсис был посрамлен прекрасной работой антоновских уток. Александр торжествовал! Как лупоглазый воблер в рекламном ролике выманивает рыбу из любых крепей, так и наши подсадные «таскали» селезней со всей округи, отбивая их у природных красавиц. Изредка от реки слышалось их возмущенное призывное «шипенье». Но куда там! Селезни очертя голову летели только к нашим голосистым «гулёнам». Им не мешали ни яркий блеск автомобиля в лучах заката, ни зеленый скрадок на черном пепелище, ни два наших торса, торчащих из него, ни малость лужицы. Им не мешало ничего! Как зачарованные, они налетали, налетали и налетали… 
    Можно много говорить о достоинствах и недостатках тех или иных подсадных уток, их весовых, цветовых, ростовых и прочих вариациях. Но верно одно: пройдя трехсотлетнюю(!) суровую, подчас жестокую школу селекционного отбора сельского заводчика, тульская подсадная, наравне с псовой борзой или русской гончей, стала не только выдающимся образчиком народной охотничьей селекции, не только основой всех знаменитых Российских подсадных – семеновской, воронежской и саратовской – она и до сей поры сохраняет свои непревзойденные манные качества!